А. Никонов, журнал «Огонек» (ISSN 0131-0097), , № 9
Много ли вы назовете людей, положивших начало новым направлениям в психологии? Фрейд придумал психоанализ, Месмер положил начало месмеризму (техника лечения гипнозом). Кто с ходу вспомнит больше, напишите мне для повышения эрудиции… А я еще теперь знаю Кучеренко — родоначальника сенсомоторного психосинтеза.
Если не верите, загляните в «Психологический словарь» на букву «С»… Кстати, еще вопрос: много ли вы назовете людей — не титулованных академиков и не общественных деятелей, — при жизни занесенных в энциклопедии и словари?.. Я о нем узнал случайно. Было у нас в «Огоньке» интервью с писательницей-детективщицей Агриппиной (Дарьей) Донцовой. История Донцовой известна — она болела раком, четвертая стадия, метастазы, операцию делать поздно и потому бессмысленно… Так вот, по признанию Донцовой психотерапевт Владимир Кучеренко вылечил ее. Разговорами. Я пришел и спросил его, как он лечит болезни словами. А Кучеренко ответил, что он не лечит болезни…
— Я не лечу, я не врач. Я психолог. Моя задача — нормализовать работу мозга. А уж мозг сам потом разбирается с организмом. Из-за чего вообще возникает любая хроническая болезнь — астма, аллергия, гипертония, опухоли?.. Из-за неправильной регуляции. Из-за нарушений в работе мозга, который отдает неверные команды.
— То есть, по сути, из-за программных сбоев?
— Можно и так сказать… Со времен Фрейда любой врач знает: есть характер язвенника, есть характер гипертоника… Можно лечить гипертонию всю жизнь, давать самые современные препараты, и в результате человек умрет от гипертонии или ее последствий. Потому что организм «в лице мозга» постоянно воспроизводит ему гипертонию.
Н. Бехтерева приводит классический пример — у человека с эпилепсией вырезают так называемый эпилептический рубец в мозге. Делают трепанацию и удаляют этот дефектный участок На какое-то время припадки пропадают. А потом мозг вдруг обнаруживает: что-то не так! Что-то изменилось! Ага, оказывается, нет эпилептических припадков. Ну раз нет, значит, надо сделать!.. И мозг восстанавливает эпилепсию «по обходной технологии»: другой участок мозга — здоровый, без рубца — берет на себя функцию формирования эпилептических припадков… А вот если использовать другие техники, типа гипноза, то и не надо ничего резать — больной участок мозга просто перестанет порождать эпилептические припадки.
— У компьютерщиков это называется перепрограммированием. Прекрасная панацея! Не нужно лекарств, не нужно процедур. Элементарно все излечивает мозг. Тогда почему рак до сих пор считается неизлечимой болезнью?
– Знаете, когда я был студентом, я тоже четко знал, что есть неизлечимые болезни. Их лечат, но не излечивают. Гипертония, миомы, аллергии, астма… И одна из таких болезней — шизофрения. Меня так учили. Но когда я пришел проходить практику по гипнозу в Первый медицинский институт, в клинику Корсакова, первый пациент, которого мне дали, был больной шизофренией. Я был поражен, я знал, что к больному шизофренией с гипнозом даже близко подходить нельзя! Но они сказали: можно, у нас есть методика, попробуй.
Я попробовал, и у меня получилось! Больной вышел в устойчивую ремиссию, у него исчезли сенестопатии — телесные галлюцинации в форме сильных фантомных болей. И я подумал: черт возьми! Раз мозг может вывести человека из кризисного состояния в нормальное, то почему бы не сделать так, чтобы он и дальше отслеживал состояние организма по другим параметрам?
Но как это сделать? Мы, конечно, можем сказать человеку: так, будьте любезны, измените, пожалуйста, количество лейкоцитов в крови… но от этого ничего не изменится, словесные команды мозгу непонятны. А вот если во время сеанса мы добьемся, что у человека в гастральной области возникает ощущение жара — разольется тепло в области желудка, печени, то в этом случае можно зарегистрировать изменение количества лейкоцитов в крови. Потому что жар в животе — симптом активации иммунной системы организма…
– Насколько я уяснил из голливудских фильмов, есть подсознание и сознание. Сознанием занимается 5% мозга — кора, она отвечает за логику, ориентировку в пространстве, социальность. А подсознание — это оставшиеся 95% мозга, которые управляют телом. Сознание и подсознание говорят на разных языках. Как можно с помощью слов влезть в подсознание и управлять соматикой?
– Через разные типы трансовых состояний. В одном типе транса более активны стволовые структуры мозга, в другом —работает ретикулярная формация. Меняя типы транса, можно управлять организмом. У человека, например, расширяются кровеносные сосуды, в том числе микрокапилляры, которые в обычном состоянии не пропускают эритроцитов… У нас ведь половина крови, если вы знаете, депонируется, то есть не участвует в кровообращении. Это резерв для экстремальных ситуаций, когда нужно резко изменить режимы активности Существует даже так называемый «кровяной допинг» в спорте. У спортсмена забирают пол-литра крови, а когда через некоторое время количество крови в организме восстанавливается, ему вводят эти пол- литра его же собственной крови — перед самыми соревнованиями. Возникает сильный допинговый эффект — и резкое увеличение результата… Ни один допинг-контроль не поймает. Я после аспирантуры был тренером сборной России по бобслею. У меня ребята отказались от допинга и стали тем не менее побеждать.
— А как вы перешли от шизофреников на раковых больных?
— Когда я работал в наркологической клинике, у меня появился первый раковый больной. Точнее, больная. Мне ее буквально навязали. Сначала я отказался наотрез, потому что знал — рак неизлечим. Тогда врачи меня обманули, сказали, что на самом деле там не рак, а онкофобия с соответствующей соматикой — многолетними кровотечениями и тому подобным… Я взялся. А после нескольких сеансов она пришла радостная и объявила, что биопсия показала — раковые клетки исчезли. Тут только я догадался об обмане.
Кстати, курировала нашу наркологическую клинику Комиссия партийного контроля при ЦК, Соломенцев. Именно КПК нас тогда спасла от наездов.
— Каких наездов?
— Наркология была одной из самых мафиозных областей медицины. Это же был Советский Союз! А на чем держался СССР? На теневой экономике, на четко налаженной системе передачи денег наверх. Вся торговля, похоронка, ГАИ, слесари из ЖЭКов были заняты этим. Каждый обсчитывающий покупателей продавец в мясном магазине, каждый гаишник, который сшибал трояки на углу, каждый слесарь, который брал деньги за дефицитные прокладки, — все они в обязательном порядке часть денег передавали наверх.
А в медицине наркология и хирургия были самыми криминализированными областями. Я сталкивался со случаями, когда хирург мирового класса (не буду называть фамилию), вместо того чтобы лечить больного, просто удалял ему легкое, потому что в этом случае больной, которого убедили в необходимости операции, платил хирургу 5000 рублей — колоссальные по тем временам деньги! — а лечение не дало бы врачу такой прибыли… А ему надо было отстегивать наверх. Поэтому не надо говорить, что сейчас у нас вся медицина стала платной. Она и при Советах была такой, только неофициально…
Так вот, мы в своей 17-й наркологической больнице не брали взяток, нам была интересна наука. И нас не раз предупреждали, говорили, чтобы мы осторожнее дорогу переходили… Угрожали. От этого мафиозного давления нас тогда прикрыл Соломенцев со своей КПК. Потому что мы, во-первых, лечили разных непрофильных больных из КГБ, МИДа… Вот эту вот мне раковую подсунули… И во-вторых, мы были знамениты, о нас тогда постоянно писала пресса, приезжало телевидение, к нам водили иностранцев, японцы о нас фильм сделали, «Центрнаучфильм» снимал. Потому что мы были на тот момент уникальной школой. Мы делали то, чего никто не делал.
— Что же вы делали?
— Безмедикаментозно лечили алкогольных наркоманов. Погружая их в состояние транса. У нас очередь на лечение была два с половиной года. Ну, членов ЦК очередь не касалась, конечно…
Собственно, методом гипноза алкоголизм и другие болезни лечат давно и успешно, в том числе и за границей. Проблема в том, что не все люди гипнабельны! Вот для негипнабельных я и разработал метод сенсомоторного психосинтеза.
Когда грянула перестройка и началось кооперативное движение, мы организовали медицинский кооператив. Создали хороший коллектив. Я обучил сенсомоторному психосинтезу нескольких молодых коллег. Правда, когда пошли большие деньги, организаторы кооператива стали использовать моих ребят и меня просто как батраков, мы уже не имели права голоса. Короче, изменились отношения, и я ушел. Бизнесмены посчитали, что и без меня обойдутся, раз я подготовил учеников. Не обошлись… Вскоре все развалилось. Двое моих учеников сейчас в Калифорнии, остальные разбежались кто куда. В общем, моя методика практически исчезла.
— Как же, а в Калифорнии?
— Нет. Они занимаются уже другими вещами. Во-первых, они недолго у меня проработали. Во-вторых, я учил их работать с алкоголиками. И в-третьих, они просто механически усвоили некоторые приемы, алгоритм, но они не знают основ методики, не знают, почему методика работает, на что воздействует…
— А вы-то откуда все узнали?
— Просто в свое время я никак не мог понять проблему гипнабельности. Что такое вообще гипноз? Этого же, по сути, никто не знает до сих пор. Почему у одного пациента есть результаты, а работа с другим не приносит результатов, хотя ему врачи говорят те же самые слова? Я пытался понять, какой механизм не срабатывает, как его наладить и отрегулировать. Как добиться, чтобы работать можно было не только с тем, кто гипнабелен, но и с тем, кого нужно на орбиту отправлять, на спортивные соревнования. Долго изучал методику шаманов, техники медитаций.
— А как работают шаманы?
После моего вопроса повисло долгое молчание. Кучеренко задумался.
— Знаете, я сейчас веду на психфаке в МГУ спецпрактикум по измененным состояниям сознания. И очень много часов трачу на то, чтобы объяснить студентам, как работают шаманы. И сейчас у меня возникла такая пауза, потому что я пытаюсь сообразить, как это можно объяснить в двух словах… Не смогу… Скажу только, что шаманы тоже не разделяли людей на гипнабельных и негипнабельных. Например, в XIX веке любой шаман мог бы просто на раз вылечить неизлечимую ныне аллергию.
— Меня тоже всегда интересовала тайна гипноза, хоть сам я человек совершенно негипнабельный. А много вообще гипнабельных людей?
— Смотря для кого. Для одних гипнотизеров 90% людей гипнабельны, а для других только 10%.
— И в чем заключается сила гипнотизера? Ну, сила штангиста в мышцах, связках, координации. Грубо говоря, больше мышцы — больше штанга. А в чем сила гипнотизера? Чем он берет? Почему одни гипнотизеры могут свалить 90% людей, а другие только 10%?
— Я думаю, талант гипнотизера в способности доходчиво объяснить человеку, что он от него хочет. Коммуникативные способности. Нужно человеку правильно рассказать, что ты от него хочешь, тогда получается то, что надо. Если одному человеку сказать: «Вы спите», он поймет это так, что нужно попытаться сделать то, что он делает каждый вечер, ложась в постель. А другой начнет анализировать, думать: «Что значит «я сплю»? Вовсе я не сплю…» То есть вместо того, чтобы выполнять инструкцию, он делает совершенно другое. Соответственно, получает другой результат.
— То есть ваша техника просто позволяет загипнотизировать негипнабельного человека?
— Неправильно. Я не гипнотизер и не разработал новых методик гипноза. У меня пациент не спит, хотя и находится в измененном состоянии сознания, то есть в трансе. Но подобных измененных состояний сознания помимо гипноза — масса. У меня человек сидит, мы с ним разговариваем… Вводишь человека в состояние каталепсии, ставишь ему руку, потом поднимаешь другую и продолжаешь с ним беседовать. Со стороны это выглядит так, будто нормально беседуют двое людей, никто из них не спит, просто один как-то странно держит руки — на весу. Но при этом мышцы рук у него не устают, в них не накапливается молочная кислота, у человека отсутствуют глотательные движения. По мере углубления транса человек перестает замечать окружающих людей, у него отсутствует глазо-двигательная реакция.
— Неплохо. А о чем вы беседуете с «подследственным» во время сеанса?
— Я прошу его обращать внимание на те ощущения и образы, которые у него появляются. Прошу что-то вспомнить — цвет объектов, их расположение. Свою квартиру или лицо матери. И по мере того как идет детализация объектов, по мере того как образ становится все более четким, я ставлю ему руки в каталепсию — чтобы углубить транс и включить тело.
— Зачем руки-то ему поднимать?
— Затем, что мыслит ведь не просто кора головного мозга и даже не мозг в целом. Мыслит весь человек! Не случайно, когда ребенок учится читать, он шевелит губами; не случайно мелкая моторика рук напрямую связана с мыслительными способностями. Речевой аппарат необходим для вербально-логического мышления. А когда мы вызываем каталепсию речевого аппарата или даже просто делаем человеку укол анестезии в челюстные мышцы, у него резко падает способность к решению логических задач. И он переходит на другие формы мышления.
Если я вовремя добиваюсь у человека полного расслабления глазо-двигательных мышц, у него практически отключается визуальное мышление. Когда добиваешься оцепенения в скелетной мускулатуре, берешь под контроль кинестетические формы мышления… И по мере детализации образа и подключения аудиовизуального, кинестетического мышления представляемая картинка оживает — человек видит, например, лицо матери, как оно двигается, слышит ее голос, он может дотронуться до нее, ощутить ее запах, потрогать одежду…
— Но это же типичный гипноз! Человек сидит в кресле, а ему кажется.
— Знаете, как забавно… Будучи студентом, я тоже думал, что занимаюсь гипнозом. И только когда я пришел в клинику Корсакова, мне объяснили: то, что я делаю, это не гипноз. Я не поверил сначала. Я самоуверенно полагал, что врачи, которые всю жизнь гипнозом занимаются, не понимают, что такое гипноз, а вот я, студент-второкурсник, понимаю. Но на самом деле не прав был именно я: гипноз как метод работы с легковнушаемыми людьми существует давным-давно. Он проводится по-другому. И не мне, студенту, менять значения слов…
К нам в клинику приезжали врачи со всего мира. Они выходили совершенно потрясенными. В мире никто не может работать с негипнабельными людьми. А я могу. Я веду себя с пациентом по-другому, не как гипнолог, у меня другой подход, другая технология. Другой метод.
— Вы говорили, что для лечения нужно сосредоточить человека на определенных ощущениях в его теле. Например, запустить иммунную систему, разогревая живот. А если неизвестно, что запускать? Что такое аллергия, например, никто толком не знает. Ясно только в общих чертах, что это некий системный сдвиг в организме, такая потенциальная ямка в которую он закатился и покоится там в нештатном равновесии. Для того чтобы его оттуда выкатить, нужно приложить определенные направленные усилия. Но откуда Вы знаете, на каких именно ощущениях организма нужно сосредоточить человека чтобы организм вылечил в себе аллергию, если неясно в деталях, что есть аллергия и откуда она берется?
— Понял вопрос… Если аллергия не врожденная, у человека был период в жизни, когда вещества, которые сейчас вызывают аллергию, аллергии не вызывали. Мозг имеет возможность сравнить, как он тогда управлял организмом и что он делает сейчас — как он воспроизводит эту аллергическую реакцию. Соответственно он знает, что нужно изменить в программах, чтобы аллергической реакции не было.
Возьмем, допустим, опыты Гримака. Он работал с людьми из отряда космонавтов, которые еще ни разу не летали в космос. Их на тренировках помещают в имитацию космического корабля. Там все, как в космосе, кроме, естественно, гравитации. Ее никуда не денешь. Поэтому Гримак проводил с курсантами сеансы гипноза и внушал им, что их тело невесомо. После чего, находясь десять, двадцать, тридцать суток в макете корабля, люди чувствовали себя так, будто находятся в невесомости. Точнее, организм их так себя вел. У них начали вымываться соли кальция из костей, состав крови становился таким же, как в космосе, во время сна всплывали руки, ноги, как в невесомости. Они, проснувшись, прыгали с верхней полки, где спали, и не чувствовали удара о пол — ноги словно уходили в вату. А ведь раньше никто из них в невесомости не был, мозг просто смоделировал эту ситуацию.
— Поразительно. Особенно с солями кальция и составом крови. Значит, можно и наоборот сделать? Чтобы в космосе кальций не вымывался? А то слишком долго после полетов восстанавливаться приходится.
— Наверное, можно. Вообще, подобных исследований было много. Еще в позапрошлом веке делали такие эксперименты. Человеку внушали, что вводят ему очень полезное лекарство, а на самом деле вводили токсин. Мозг прекрасно понимал, что ввели яд, включал нужные ферментные системы, которые расщепляют токсины и выводят их из организма. Но при этом реакция человека соответствовала внушенному эффекту. Человеку субъективно становилось лучше, словно от лекарства. То есть параллельно в организме вырабатывались те вещества, которые создавали эффекты, аналогичные внушенному лекарству.
Возвращаясь к аллергии… Да, я не знаю, что такое аллергия. Но я имею дело с таким чудом природы, к которому можно обращаться, как к Богу. Это наш мозг.
– Меня вот какой факт всегда удивлял. Если человеку в состоянии гипнотического транса внушить, что до него сейчас дотронутся раскаленным металлическим прутом, а потом коснуться его руки карандашом, в месте прикосновения тут же возникнет ожог. Но что такое ожог? Под влиянием высоких температур молекулы белка — это мы еще по биологии в школе проходили — разворачиваются, теряют свою структуру. Но откуда мозг берет столько энергии, чтобы воздействовать на молекулы, как раскаленный прут? Мощность мозга всего 25 ватт, как у плохой лампочки.
Не знаю насчет энергии, но мозг по жизни знает, что такое ожог, и просто воспроизводит реакцию на тканевом уровне. Возьмем тех же космонавтов… Да, они не были в космосе, но каждый человек имеет опыт изменения веса — езда в лифте, торможение в автомобиле, купание в море, нахождение в утробе. Мгновения невесомости. Мозг, основываясь на этом, просто экстраполирует это состояние, моделирует.
—А как к вам попала Донцова?
— Она пришла ко мне в очень запущенном состоянии — четвертая стадия. Рак молочной железы хорошо лечить психотерапией в самых начальных стадиях. Лучше, когда пункцию еще не сделали. Либо сразу после этого.
— Чем плоха пункция?
Потому что опухоль нельзя тревожить — после пункции быстро начинают идти метастазы. Если начать лечить сразу, рак проходит очень быстро. У меня было много таких случаев. Сначала опухоль перерождается, становится незлокачественной, потом вообще рассасывается. А Груня пришла уже с метастазами. По два часа мы с ней занимались. За это время человек может пережить несколько прошлых жизней, полетать в космосе, поохотиться на мамонта. Она у меня в птеродактиля превращалась, летала над джунглями. Человек в состоянии транса чувствует тело птеродактиля как свое.
— А зачем Груня летала над джунглями?
— Во время всех сеансов обязательно дается полет. Почему в подростковом возрасте все люди во сне летают? Эго следствие гормональных сдвигов. Поэтому, чтобы добиться изменений на гормональном уровне, нужно вызвать у пациента чувство полета. Тогда у него меняется тонус гладкой мускулатуры внутренних органов, кровеносных сосудов. Без полета никогда не уберешь последствия инфаркта, гипертонию, миому. Поэтому — постоянные воздушные ямы, виражи.
А когда она была на операции под наркозом, у нее была полная иллюзия того, что я стою рядом и держу ее за руку. Это мы отработали еще до операции. Я общался с ней на протяжении всей операции.
— Любой рак можно вылечить?
—Нет, что вы! Это же совершенно разные заболевания! Я имел дело только с раком молочной железы и раком матки, с миомами. Их нужно лечить по-разному. Я сам осваивал все «методом тыка».
— Какие условия больные должны соблюдать?
— У тяжелых больных идет эмоциональная болтанка. Груня, например, хотела разойтись со своим мужем, начинала его ненавидеть. Больные порой начинают ненавидеть вообще всех окружающих. Разрегулированный болезнью человек может легко оставить работу, семью… Поэтому перед началом курса я ставлю некоторые условия — не пить алкоголя и не принимать никаких лекарств, соблюдать режим сна и питания, ничего не менять в личной жизни. Никаких диет, потому что человек и так во время сеансов худеет: мозг начинает правильно регулировать обмен веществ.
Зато после сеансов, после выздоровления то, что представлялось человеку неразрешимой проблемой, решается «с пол-пинка». Человек чувствует себя хозяином жизни и живет с ощущением счастья и внутренней гармонии.
— Неплохое приложение к выздоровлению от смертельной болезни. И сколько нужно сеансов, чтобы излечиться, скажем, от рака груди?
— Если это начало болезни, только-только сделали пункцию, достаточно десяти сеансов. Сеанс длится два-три часа вместе с предварительной беседой… А некоторые вещи проходят сразу. У меня человек лечился от алкоголизма, а у него был травмирован позвоночник, не мог сидеть неподвижно. Так после первого сеанса у него исчезли боли в позвоночнике. Это было десять лет назад, и до сих пор боли не вернулись, он звонит мне иногда…
Ни один психотерапевт даже близко не сделает того, что делаю я. Ни инфарктов, ни миом психотерапевты не лечат… Понимаете, ко мне обращаются в тех случаях, когда к другому не обратишься.
Да, обычный психотерапевт может в день восемь-десять часов работать. А у меня один пациент в месяц. А в августе так вышло, что у меня оказалось два пациента сразу. Не смог отказать. Три последних дня я вел по два сеанса в день. И когда вы мне сегодня утром позвонили, я еле говорил, пластом лежал. Я выжат был как лимон, сегодня целый день буду в себя приходить.
— Почему? Неужели вы так устаете от разговоров?
— Какой там разговор! Вы не понимаете. Я тащу человека, как паровоз, из одной формы транса в другую — из глубокого релакса в каталепсию, я сам вместе с ним перехожу из одной формы транса в другую, у меня тоже меняется физиология, меняется биохимия, гормональные изменения происходят. Я нахожусь в постоянном напряжении. Я должен его каждую секунду отслеживать, должен заметить и среагировать, если человек просто подумал не о том. Я его веду…
— А сами себя вы лечить можете?
— Вы где-нибудь видели хорошего кардиохирурга, который бы сам себе операцию сделал?
—Ясно. А ученики у вас хотя бы есть?
— У меня нет ни одного ученика, к которому я сам мог бы пойти на сеанс. Один знает что-то одно, другой – другое, третий – третье. Кто-то что-то нахватал «по крохам». Им хватает этих крох на хлеб с маслом.
— Блин, елки-палки. Все как-то так складывается у вас… Вот вы умрете — и метод исчезнет. И это очень жалко. Вам сейчас даже не людей лечить надо, а клинику открыть и учеников производить пачками. После Фрейда осталась школа. А что останется после вас? И зачем вы тогда были? Обидно. Глупо. Найти такое — и потерять!
— Я все понимаю. Я пробовал открыть клинику. Но я не мог одновременно и лечить, и заниматься всеми этими… налогами, бумагами. Нужен был менеджер, а у меня его не было. Все и развалилось. К тому же еще тот, первый, печальный опыт с кооперативом, откуда я вынужден был уйти из-за тех же менеджеров… А я ведь там дневал и ночевал, столько сил вложил. Боюсь повторения.
— Наши менеджеры тогда, на заре капитализма еще, поняли, что люди — это штучный товар. А вы сделайте еще одну попытку! Не корысти ради прошу, а токмо волею пославшего меня человечества…
—Я подумаю. Да, я подумаю, но…